Встречи.
Главная страница

Записки психиатра
Заглавная страница.

Сука.
Заглавная страница

-16-

Полицейская – дама около 30, которой форма очень шла к лицу и фигуре, села за мой стол и начала составлять протокол события. Я пересказал происшествие. "Жалко уже ушёл больной, который вас спас". Слово "спас" мне очень не понравилось, но я промолчал. "Хотите ещё что-то добавить?" "Нет". "Подпишите требование об открытии дела?"

Вопрос, по-моему, прозвучал с подковыкой. "На меня напали. Это что, нормально нападать ан врача?" - раздражение прозвучало в моём голосе, хотя в голове и промелькнула фраза, - Пусть я и вёл себя не самым правильным образом.

-Тогда подпишите протокол и требование, - равнодушно протянула мне две бумажки женщина-полицейский.

-Тебе понятно всё по барабану, - ставил я закорючки в указанных местах.

Полицейские надели на руки Раувена наручники и увели. В кабинет заскочила социальная работница Реут: "Как вы себя чувствуете?".

-Лучше всех.

-Вы знаете, это удивительно, но как только он вышел от вас и сидел у меня в кабинете, то он был совершенно спокойный. Я его спрашивала: "Почему вы это сделали?" И он совершенно спокойно отвечал: "Заслужил". "Разве это хорошо?" – спросила я. И он ответил: "Я знаю, что нехорошо, но он заслужил". Он знал, что его заберут полицейские, но сидел у меня и спокойно ждал.

-А жалко всё-таки, что ни я, ни Володя ему не врезали. Открутились бы, а он, гадина, получил бы урок, - молча улыбался я.

-Вы на него сердитесь? – спросила Реут.

-Сначала я захотел ответить, что на дураков не обижаются, но передумал и выбросил первое пришедшее в голову, - Я получаю удовольствие… большое, когда мне царапают грязными ногтями лицо, - я просто не знал, как на иврите что-нибудь типа "морда".

-Я понимаю, понимаю, - кивала Реут.

-Спасибо, вы вызвали охранника.

-Ну, что вы. Я должна была в кабинете нажать на кнопку, но я очень испугалась. Это так страшно. Извините меня, что я испугалась. А вы испугались? По вам совершенно не видно.

-А я про кнопку совсем и забыл, потому что совсем и не боялся, - думал я, улыбаясь и пожимая плечами.

Жизнь и приём продолжались. К концу дня я совершенно забыл об утреннем инциденте. Зато после работы решил зайти к проживающему поблизости Лайкину.

-Теперь ты приближаешься к настоящим психиатрам прошлого: до эпохи нейролептиков (лекарства против психоза) не было ни одного уважающего себя и уважаемого другими психиатра, которого бы пару раз не избили, - выслушав мой рассказ, доставал Лайкин из шкафа бутылку вина.

-Мне это льстит.

-А вот этого-то и не надо. Эндогенным психиатром ты всё равно не станешь – страсть к психиатрии у тебя не загорелась вместе с началом полового созревания. Это раз. И два, ты себя неправильно вёл, - наполнил два стакана вином Роман, - Ну, и хуй с ним. Рана пустячная.

-Если он не бешенный, - взял я стакан вина.

-А если бешенный, то тем более, за нас, - не отрываясь, Лайкин заглотнул целый стакан.

-Ему подходит любой повод. Эндогенный, мать его, - пригубил я вина и поставил стакан.

-Я недавно купил перевод "Евгения Онегина" на иврит. Ты знаешь, очень неплохо. Мне даже понравилось. Честно, не ожидал. Я понимаю. Лариса, но поехали с нами к девкам в Тель-Авив. Бирман и Грузинер тоже не разведены, но регулярно участвуют. Настоящий человек должен быть открыт и разврату, и прекрасному, - налили Роман второй стакан.

-Я буду много думать. Спасибо за угощение и приглашение, - встал я.

-Бывай – опорожнил хозяин квартиры ёмкость.

В коридоре По дороге домой я думал, говорить ли жене о происшедшем, и решил, что не скажу ни слова.

На следующий день ко мне в кабинет зашла Даниэла: "Я работала медсестрой в тюрьме. Я хочу поделиться с вами моим опытом на будущее. Всё может быть. В таких ситуациях надо стараться прекратить контакт как можно быстрее. Не стесняйтесь вызвать охранника. Хорошо, что это обошлось именно так, а если бы он пронёс нож. Мы разве можем быть уверены. Надо соглашаться с ними. Таким образом, мы снимаем напряжение. Требует деньги. "Хорошо. Разумеется. Сейчас у меня нет, но я потом". Самое главное – снять напряжение. Успокоить. Разрядить обстановку. Никакой конфронтации. И самое главное, прерывание контакта при малейшей угрозе. Тут не нужно никакого героизма. Мы обязаны их лечить, но не быть избиваемыми. Полиция издала распоряжение, запрещающее ему приближаться к диспансеру. Бояться вам нечего. Да я и не думаю…"

-Большое спасибо, Даниэла. Когда медсестра ушла, я подумал: "Как она с её страхами работала в тюрьме? Может, поэтому и ушла?"

Несколько месяцев спустя мне позвонили из полиции. Женский голос представился следователем, который вёдёт дело Раувена Бен Хасона.

-Очень приятно, - буркнул я, совершенно не понимая, о чём следователь собирается разговаривать со мной по телефону.

-Ваше лечение вызвало сексуальные проблемы у Бен Хасона.

Мне очень не понравился тон следователя и смысл сказанного. Я растерялся, замолк, но затем заговорил: "Не моё лечение".

-Что значит не ваше лечение? – тут уж просто прозвучало какое-то возмущение.

-То и значит, что господин Бен Хасон жаловался на депрессию, и я прописал ему разрешённое израильским Минздравом лекарство, которое и призвано лечить депрессию.

-Возможно влияние на половую силу мужчины?

-Всё возможно. Но я надеюсь, что вы не считаете это достаточным основанием для нападения на врача? Да и вообще разве существуют в принципе подобные причины для нападения?

Следователь повесила трубку, не сказав мне: "До свидания", зато я услышал некое подобие недовольного фырканья.

-Бред какой-то, полная идентификация с агрессором, - подумал я.

Потому-то я совершено не удивился, несколько месяцев спустя, получив письмо из полиции с решением: "Ваше дело против Бен Хасона Раувена закрыто за отсутствием общественного интереса. Вы имеете право обжаловать настоящее решение в месячный срок, послав соответствующее несогласие юридическ4ому советнику правительства".

Удивления не было, ну, если только чуть-чуть, но возмущения более, чем достаточно. Вообще, что это такое "общественный интерес", как и кто его определяет?

В тот день, как обычно к концу рабочего дня, ординаторы собрались в кабинете, на этот раз моём, обменяться последними вестями.

-Ирина, заткни ушки, - и так-то всегда розовенький, ещё сильнее покраснел Пастернак, услышав мою новость, - Это совершенно блядская система, полчище советской. Бог ты мой, куда мы попали. Эдуард Израиль не переваривал и не скрывал своего отношения. Его любовница доктор Нисимова Ирина уши не заткнула – её эта тема не интересовала. У собирающегося покинуть Израиль Казанского, что-то не сложилось с манящей его Австралией, потому он сидел сумрачный и тоже отстранённый. "Плачут по тебе все кенгуру, зато радуется Лайкин – не потерял такого собутыльника и компаньона по походам к прекрасным феям", - подумал я, узнав эту новость. И затем осознал, что рад этому, наверное, не меньше Лайкина.

-Ну, и что ты собираешься делать? – поправил очки и сильно прореженную головную растительность Эдуард.

-По закону я имею право обжаловать это решение, написав телегу юридическому советнику правительства.

-Во-первых, откуда ты это знаешь, и неужели ты на что-то здесь надеешься? – пожал плечами не состоявшийся австралиец.

-В том же письме с закрытием упомянуто и моё право на обжалование. Я обязательно пошлю.

-Ирочка, заткни ушки, - вновь проявил Эдуард благопристойность в отношении своей любовницы, - Надеюсь, ты пошлёшь их на хуй.

-Самое правильное, - бросил Казанский.

-Экие вы правильные, однако. Ирочка, заткни, пожалуйста, ушки…

-И ты туда же, - рассмеялся Казанский.

-Потому что напишу я им корректное письмо.

-Чего с него взять-то, с сиониста, - встал, потягиваясь, доктор Геннадий Казанский.

-Разумеется, не состоявшимся австралопитекам этого никогда не понять.

Я так и сделал. Мою жалобу на закрытие уголовного дела я писал со старшими сыновьями Ариэлем и Беньямином, учащимися израильской школы, уже намного лучше меня знающими иврит:
Уважаемый юридический советник правительства.
Я, доктор Гиршензон И, – психиатр диспансера города Гиват Менаше был атакован одним из пациентов диспансера господином Бен Хасон Раувеном. Полиция города сначала открыла против господина Бен Хасона уголовное дело, но потом его закрыла под предлогом "отсутствия общественного интереса". К сожалению, уровень насилия в нашем обществе высок. Потому-то закрытие дела по столь вопиющему проявлению насилия – нападению на врача - считаю совершенно недопустимым и лишь поощряющим дальнейший рост насилия. В связи с этим обращаюсь к Вам с просьбой отменить закрытие этого дела, продолжение его и доведение до суда.
С уважением, доктор Гиршензон И.

-Ну, что, ты на самом деле, отправил письмо юридическому советнику? – спросил меня как-то поутру Пастернак.

-У тебя есть хоть какие-то сомнения в этом.

-Наивный ты. Неужто не просёк ещё, что они все на дух не переносят русских.

-Поживём – увидим. В крайнем случае, попросим Ирину ещё раз закрыть ушки.

Прошло несколько месяцев. Некто от имени юридического советника правительства сообщил мне: "Ваша просьба удовлетворена. Дело о нападении на Вас подозреваемого Бен Хасона Р. направлено на дополнительное расследование".

-А вы говорите, - передал я ординаторам столь приятное известие.

-На это способен только Гершензон, - закурил Казанский.

Прошло несколько лет. Я уже почти забыл о Раувене. Вдруг сын передал мне письмо из суда. "Что за чёрт?" – такие письма получать всегда неприятно. Ещё сильнее напрягло содержимое: официальная бумага и чек на 500 шекелей. "Ничего не понимаю. Неужели это опять за что-то платить?" "Не волнуйся, папа, - прочитал Ариэль объяснение, - Это тебе присудили за какого-то там Бен Хасона". "Надо же, - обрадовался я. Но через несколько минут подумал: "Это - моя цена - 500 шекелей, что по сегодняшнему курсу примерно 150 долларов… Наверное, к тому же красная…"

-А ты, что, раскатал губу на 100 000 баксов, - презрительно бросил Лайкин.

-Ну, нет, на миллион…

-500 - это – твоя красная цена.

-Серо-буро-малиновая.

возврат к началу.